Название: В начале.
Автор: Frigus.
Фандом: Kuroshitsuji
Рейтинг: PG-13.
Размер: мини. Совсем мини.
Статус: закончен.
Описание: В начале было Слово, Клод, Алоис и псевдофилософия.
читать дальше
Красные розы.
Гравировка на холодном мраморе.
Запах влажной земли.
Плачущие женщины.
Все это так нудно и так знакомо. Похороны не отличаются особым разнообразием.
И везде эти слезы. Женские, мужские, детские, старческие. И половина из них – фальшь.
Он рыдает взахлеб, размазывая слезы по лакированной крышке гроба из красного дерева, прижимаясь раскрасневшейся щекой к прохладной поверхности. Громкий стон эхом разносится по огромному залу церкви, огибая колонны и многочисленные ряды черных скамей, проникая в каждое сердце присутствующих здесь, разъедая тоской и горечью мягкие мышечные ткани. Особо сердобольные дамы тут же прижимают кружевные платки к обрюзгшим напудренным щекам, пряча за невесомой тканью полившиеся слезы, не в силах более смотреть на чужие страдания.
Он крепко сжимает кулаки, так, что ногти едва ли не раздирают тыльную сторону ладони в кровь, давится рыданиями, не сводя взгляда красных, заплаканных глаз, с гроба, медленно опускающегося вниз.
Три метра. Так было написано в завещании.
Три метра.
Так решил он.
Алоис не брезгует объятьями одной из дальней родственниц Эрла Транси, крепко прижимаясь к теплому женскому телу, не стесняясь незаметно вытирать лицо о ее дорогое черное платье, пошитое специально для похорон. Он всхлипывает, дрожащими руками обхватывает полные бока очередной тетушки, и я почти что готов поверить его самозабвенной игре в несчастного сироту, по воле судьбы оставшегося без заботливого отца, но с наследством в виде поместья, в виде фабрик, в виде небольшой виллы во Франции.
В конце концов, так было написано в завещании.
Я почти что готов аплодировать.
***
-На самом деле, я не ожидал, что все сложится именно так.
Все разошлись на закате. Слезы высохли на невесомой ткани черных кружевных платков, гроб опущен на три метра вниз, букет красных роз небрежно брошен на рыхлую землю. Долг выполнен, покойник находится там, где ему положено находиться и об этом разлагающемся трупе более не вспомнят. Разве что ночью, проснувшись в холодном поту, в смятой ночной рубашке, с искусанными до крови губами.
А мы…
Мы пошли на прогулку.
За эти три дня произошло многое. Я позволяю взять этому ребенку небольшую передышку в виде задумчивого рассматривания окрестностей церкви. Прежде, чем мы вернемся в особняк и начнем нашу увлекательную игру.
Алоис слегка растерянно улыбается, глядя на красные цветы мака – они растут неподалеку от кладбища, - и наклоняется к ним, принимаясь внимательно разглядывать. Граф нежно проводит подушечками пальцев по тонким стеблям, касается мягких алых лепестков.
-Все слишком походит на хороший сон, - мальчишка прикрывает глаза и убирает руку от цветов, позволяя себе тихий вздох. – И я действительно не хочу просыпаться.
И отныне все его желания будут исполнены.
Я это обеспечу.
Негромкий стук каблуков – он подходит ко мне, и теплые пальцы скользят совсем рядом, чуть ниже плеча, а мальчишке все же приходится привстать на мыски, чтобы дотянуться до нагрудного кармана. Цветок мака вместо белого платка. Алоис мягко усмехается, оценивающе глядя на свою работу, коротко и пронзительно смотрит мне в глаза - я успеваю различить в его взгляде насмешку - резко разворачивается на каблуках и торопливо направляется дальше по выложенной булыжником дороге, навстречу красному солнцу, медленно ползущему за горизонт.
Мне ничего не остается, кроме как следовать за моим господином.
Моим господином.
Я ловлю себя на мысли, которая заставляет меня тихо хмыкнуть, и пальцы машинально тянутся к красному маку в нагрудном кармане.
Немного не по себе.
Мне хочется за ним следовать.
***
В этих коридорах слишком пусто.
Мы проходим по залитым кровью лестницам, мимо испачканных алым стен, мимо выпотрошенных тел и разбросанных внутренностей, мимо оторванной головы гувернера – довольно грубая работа, я не прибегал к помощи режущих предметов.
Так было три дня назад.
Алоис не брезговал ступать по холодному каменному полу босыми ногами, и кровь удивительно выигрышно смотрелась на бледной коже этого маленького убийцы, равнодушным голосом отдавшего приказ. Мальчишка спокойно шагал рядом с мертвыми, заглядывая им в стеклянные глаза, где и после смерти отражался ужас, склоняя голову над ними и что-то думая про себя. Думая что-то приятное. По крайней мере, так я понял по его легкой улыбке.
Сейчас он идет впереди, как и положено хозяину. Невзначай касается пальцами стен, проводит дальше, до дверей, касается холодного металла ручек, и я чувствую это торжество. Я чувствую эту мрачную радость, и едва уловимый сладкий запах его ликующей души разливается в воздухе. Но тут же исчезает, подавленный гнилостным – смерти.
Черный пиджак равнодушно брошен на спинку кресла, что стояло у камина. Алоис наскоро высвобождается из таких же черных сапог на шнуровке и резко тянет ленту на шее, срывая.
Он явно не намерен дожидаться ужина. На главное – запеченная утка в апельсиновом соусе, но мальчишке, кажется, плевать. Долгая прогулка отняла у него силы и желание идти в столовую.
Граф не утруждает себя расстегиванием многочисленных пуговиц на рубашке и, остановившись на трех от воротника, просто стягивает ее через голову, растрепав тем самым мягкие светлые волосы.
На его теле – синяки и шрамы, оставшиеся от его прошлой жизни. От драк в подворотне с деревенскими мальчишками, от неудачного приземления с дерева когда-то в детстве, от случайного падения с высокого забора, откуда он задирал девчонок. И все это можно было бы назвать милым, если бы на его запястьях и шее не было иных синяков. Прошлой ночью здесь, в особняке, один…неумный человек ломал мою дорогую игрушку, крепко стискивая тонкие руки, сжимая белую шею, и беззаботно разбивая мою душу на еще несколько осколков. Он пожалел об этом, естественно.
А моя игрушка и мой, по совместительству, трофей, легко доставшийся мне в неравной битве, сейчас осторожно садится на край кровати, проводит тонкими ладонями по гладким простыням и слегка болтает ногами, ожидая непривычного для себя обряда – облачения в ночную рубашку. Вряд ли деревенские мальчишки, получив очередной камень в худую спину, волновались о ночном белье, так что его подозрительный взгляд и глупый вопрос «А зачем?» мне были вполне ясны.
Алоис послушно поднимает руки вверх, прикрывает глаза и позволяет одеть себя в длинную рубашку, с рюшами на воротнике. Вздыхает, отводит глаза в сторону, когда я застегиваю пуговицы, вздрагивает, почувствовав легкое касание пальцев на шее – это не было случайностью.
Мальчишке придется привыкать ко мне, в конце концов.
-Аккуратней, - он говорит тихо и равнодушно, все так же глядя куда-то в сторону, но я замечаю, что его руки сжаты в кулаки. Я сдерживаю усмешку. Дети – забавные существа.
Алоис все же отрывает взгляд от абсолютно безвкусных, на мой взгляд, лиловых обоев с орнаментом, только когда я отгибаю край одеяла, чтобы мальчишке было удобнее забраться в постель, и тянусь к канделябру – больше мне в этой комнате делать нечего. Однако, меня останавливают, крепко вцепившись пальцами в черную ткань рукава.
-Оставь свет.
Я оборачиваюсь к Алоису, поправляю очки свободной рукой и жду объяснений.
Не дожидаюсь.
Мальчишка молчит, пряча глаза за растрепанными волосами, закусывает нижнюю губу, и я чувствую, как его пальцы сжимаются на рукаве сильнее.
-Я знаю, что ты такое, - он говорит по-прежнему тихо, но отчетливо, и я склоняю голову к плечу, показывая свою заинтересованность к его словам. – Я понимаю твои намерения и я готов платить по счетам, когда… - он кривит губы. - …когда настанет срок.
Что это…неуверенность в голосе? Я не скрываю мягкой усмешки.
-Не смей думать, что тебе попался очередной деревенский дурачок, продающий свою душу задешево, - он шипит, и поднимается с постели, резко дергая за рукав вниз, принуждая наклониться, и мы, наконец, смотрим друг другу в глаза.
Напротив – лазурь. Мертвый цвет. Холодный.
-У меня отобрали все, что у меня было. Осталась только душа и желание. И над ними я смеяться не позволю.
Его голос дрогнул в самом конце, на самых важных словах, но мне все равно. Я всматриваюсь в блеклое небо, и вижу там бескрайнюю боль, ненадежно скрытую за фальшивой злобой и равнодушием. И я доберусь до этой боли, потревожу незажившие раны, пройдусь пальцами по их рваным краям, раздвигая, и те страдания, которые он пережил, покажутся ему незначительной игрой на нервах. Я собираюсь совершенствовать эту душу. Мою душу.
Алоис отпускает рукав, и я почти что слышу, как учащается пульс, как его сердце начинает бешено колотиться в груди, заставляя судорожно хватать ртом воздух и отступить на шаг.
Люди порой столь самоуверенны.
Я опускаю взгляд и смиренно склоняю голову перед своим перепуганным насмерть повелителем.
Я прижимаю руку, обтянутую белой перчаткой, к груди и встаю на колено.
Он говорит, что понимает. Он лжет. Он не готов жертвовать собой во имя мести, во имя мертвого брата, во имя справедливости, которой никогда и не было на этой провонявшей гнилью планете.
Это не помешает мне преподнести ему корону победителя, сняв ее с залитой кровью головы сверженного короля.
Не помешает.
***
Игра началась.
Автор: Frigus.
Фандом: Kuroshitsuji
Рейтинг: PG-13.
Размер: мини. Совсем мини.
Статус: закончен.
Описание: В начале было Слово, Клод, Алоис и псевдофилософия.
читать дальше
Красные розы.
Гравировка на холодном мраморе.
Запах влажной земли.
Плачущие женщины.
Все это так нудно и так знакомо. Похороны не отличаются особым разнообразием.
И везде эти слезы. Женские, мужские, детские, старческие. И половина из них – фальшь.
Он рыдает взахлеб, размазывая слезы по лакированной крышке гроба из красного дерева, прижимаясь раскрасневшейся щекой к прохладной поверхности. Громкий стон эхом разносится по огромному залу церкви, огибая колонны и многочисленные ряды черных скамей, проникая в каждое сердце присутствующих здесь, разъедая тоской и горечью мягкие мышечные ткани. Особо сердобольные дамы тут же прижимают кружевные платки к обрюзгшим напудренным щекам, пряча за невесомой тканью полившиеся слезы, не в силах более смотреть на чужие страдания.
Он крепко сжимает кулаки, так, что ногти едва ли не раздирают тыльную сторону ладони в кровь, давится рыданиями, не сводя взгляда красных, заплаканных глаз, с гроба, медленно опускающегося вниз.
Три метра. Так было написано в завещании.
Три метра.
Так решил он.
Алоис не брезгует объятьями одной из дальней родственниц Эрла Транси, крепко прижимаясь к теплому женскому телу, не стесняясь незаметно вытирать лицо о ее дорогое черное платье, пошитое специально для похорон. Он всхлипывает, дрожащими руками обхватывает полные бока очередной тетушки, и я почти что готов поверить его самозабвенной игре в несчастного сироту, по воле судьбы оставшегося без заботливого отца, но с наследством в виде поместья, в виде фабрик, в виде небольшой виллы во Франции.
В конце концов, так было написано в завещании.
Я почти что готов аплодировать.
***
-На самом деле, я не ожидал, что все сложится именно так.
Все разошлись на закате. Слезы высохли на невесомой ткани черных кружевных платков, гроб опущен на три метра вниз, букет красных роз небрежно брошен на рыхлую землю. Долг выполнен, покойник находится там, где ему положено находиться и об этом разлагающемся трупе более не вспомнят. Разве что ночью, проснувшись в холодном поту, в смятой ночной рубашке, с искусанными до крови губами.
А мы…
Мы пошли на прогулку.
За эти три дня произошло многое. Я позволяю взять этому ребенку небольшую передышку в виде задумчивого рассматривания окрестностей церкви. Прежде, чем мы вернемся в особняк и начнем нашу увлекательную игру.
Алоис слегка растерянно улыбается, глядя на красные цветы мака – они растут неподалеку от кладбища, - и наклоняется к ним, принимаясь внимательно разглядывать. Граф нежно проводит подушечками пальцев по тонким стеблям, касается мягких алых лепестков.
-Все слишком походит на хороший сон, - мальчишка прикрывает глаза и убирает руку от цветов, позволяя себе тихий вздох. – И я действительно не хочу просыпаться.
И отныне все его желания будут исполнены.
Я это обеспечу.
Негромкий стук каблуков – он подходит ко мне, и теплые пальцы скользят совсем рядом, чуть ниже плеча, а мальчишке все же приходится привстать на мыски, чтобы дотянуться до нагрудного кармана. Цветок мака вместо белого платка. Алоис мягко усмехается, оценивающе глядя на свою работу, коротко и пронзительно смотрит мне в глаза - я успеваю различить в его взгляде насмешку - резко разворачивается на каблуках и торопливо направляется дальше по выложенной булыжником дороге, навстречу красному солнцу, медленно ползущему за горизонт.
Мне ничего не остается, кроме как следовать за моим господином.
Моим господином.
Я ловлю себя на мысли, которая заставляет меня тихо хмыкнуть, и пальцы машинально тянутся к красному маку в нагрудном кармане.
Немного не по себе.
Мне хочется за ним следовать.
***
В этих коридорах слишком пусто.
Мы проходим по залитым кровью лестницам, мимо испачканных алым стен, мимо выпотрошенных тел и разбросанных внутренностей, мимо оторванной головы гувернера – довольно грубая работа, я не прибегал к помощи режущих предметов.
Так было три дня назад.
Алоис не брезговал ступать по холодному каменному полу босыми ногами, и кровь удивительно выигрышно смотрелась на бледной коже этого маленького убийцы, равнодушным голосом отдавшего приказ. Мальчишка спокойно шагал рядом с мертвыми, заглядывая им в стеклянные глаза, где и после смерти отражался ужас, склоняя голову над ними и что-то думая про себя. Думая что-то приятное. По крайней мере, так я понял по его легкой улыбке.
Сейчас он идет впереди, как и положено хозяину. Невзначай касается пальцами стен, проводит дальше, до дверей, касается холодного металла ручек, и я чувствую это торжество. Я чувствую эту мрачную радость, и едва уловимый сладкий запах его ликующей души разливается в воздухе. Но тут же исчезает, подавленный гнилостным – смерти.
Черный пиджак равнодушно брошен на спинку кресла, что стояло у камина. Алоис наскоро высвобождается из таких же черных сапог на шнуровке и резко тянет ленту на шее, срывая.
Он явно не намерен дожидаться ужина. На главное – запеченная утка в апельсиновом соусе, но мальчишке, кажется, плевать. Долгая прогулка отняла у него силы и желание идти в столовую.
Граф не утруждает себя расстегиванием многочисленных пуговиц на рубашке и, остановившись на трех от воротника, просто стягивает ее через голову, растрепав тем самым мягкие светлые волосы.
На его теле – синяки и шрамы, оставшиеся от его прошлой жизни. От драк в подворотне с деревенскими мальчишками, от неудачного приземления с дерева когда-то в детстве, от случайного падения с высокого забора, откуда он задирал девчонок. И все это можно было бы назвать милым, если бы на его запястьях и шее не было иных синяков. Прошлой ночью здесь, в особняке, один…неумный человек ломал мою дорогую игрушку, крепко стискивая тонкие руки, сжимая белую шею, и беззаботно разбивая мою душу на еще несколько осколков. Он пожалел об этом, естественно.
А моя игрушка и мой, по совместительству, трофей, легко доставшийся мне в неравной битве, сейчас осторожно садится на край кровати, проводит тонкими ладонями по гладким простыням и слегка болтает ногами, ожидая непривычного для себя обряда – облачения в ночную рубашку. Вряд ли деревенские мальчишки, получив очередной камень в худую спину, волновались о ночном белье, так что его подозрительный взгляд и глупый вопрос «А зачем?» мне были вполне ясны.
Алоис послушно поднимает руки вверх, прикрывает глаза и позволяет одеть себя в длинную рубашку, с рюшами на воротнике. Вздыхает, отводит глаза в сторону, когда я застегиваю пуговицы, вздрагивает, почувствовав легкое касание пальцев на шее – это не было случайностью.
Мальчишке придется привыкать ко мне, в конце концов.
-Аккуратней, - он говорит тихо и равнодушно, все так же глядя куда-то в сторону, но я замечаю, что его руки сжаты в кулаки. Я сдерживаю усмешку. Дети – забавные существа.
Алоис все же отрывает взгляд от абсолютно безвкусных, на мой взгляд, лиловых обоев с орнаментом, только когда я отгибаю край одеяла, чтобы мальчишке было удобнее забраться в постель, и тянусь к канделябру – больше мне в этой комнате делать нечего. Однако, меня останавливают, крепко вцепившись пальцами в черную ткань рукава.
-Оставь свет.
Я оборачиваюсь к Алоису, поправляю очки свободной рукой и жду объяснений.
Не дожидаюсь.
Мальчишка молчит, пряча глаза за растрепанными волосами, закусывает нижнюю губу, и я чувствую, как его пальцы сжимаются на рукаве сильнее.
-Я знаю, что ты такое, - он говорит по-прежнему тихо, но отчетливо, и я склоняю голову к плечу, показывая свою заинтересованность к его словам. – Я понимаю твои намерения и я готов платить по счетам, когда… - он кривит губы. - …когда настанет срок.
Что это…неуверенность в голосе? Я не скрываю мягкой усмешки.
-Не смей думать, что тебе попался очередной деревенский дурачок, продающий свою душу задешево, - он шипит, и поднимается с постели, резко дергая за рукав вниз, принуждая наклониться, и мы, наконец, смотрим друг другу в глаза.
Напротив – лазурь. Мертвый цвет. Холодный.
-У меня отобрали все, что у меня было. Осталась только душа и желание. И над ними я смеяться не позволю.
Его голос дрогнул в самом конце, на самых важных словах, но мне все равно. Я всматриваюсь в блеклое небо, и вижу там бескрайнюю боль, ненадежно скрытую за фальшивой злобой и равнодушием. И я доберусь до этой боли, потревожу незажившие раны, пройдусь пальцами по их рваным краям, раздвигая, и те страдания, которые он пережил, покажутся ему незначительной игрой на нервах. Я собираюсь совершенствовать эту душу. Мою душу.
Алоис отпускает рукав, и я почти что слышу, как учащается пульс, как его сердце начинает бешено колотиться в груди, заставляя судорожно хватать ртом воздух и отступить на шаг.
Люди порой столь самоуверенны.
Я опускаю взгляд и смиренно склоняю голову перед своим перепуганным насмерть повелителем.
Я прижимаю руку, обтянутую белой перчаткой, к груди и встаю на колено.
Он говорит, что понимает. Он лжет. Он не готов жертвовать собой во имя мести, во имя мертвого брата, во имя справедливости, которой никогда и не было на этой провонявшей гнилью планете.
Это не помешает мне преподнести ему корону победителя, сняв ее с залитой кровью головы сверженного короля.
Не помешает.
***
Игра началась.